За окном все рыжеватое, и белое
кружится в воздухе, даже не кружится,
отдельных хлопьев не видно, видна
эта, чуть рыжеватая, ночь и дома.
Очертанья домов - то ли призраки домов,
то ли громадные корабли... и очень тихо,
только ветер...
Дина Баймухаметова
Только ветер, только ветер
за моим окошком воет.
Только вечер, только вечер
опускает рыжий свет.
В этой темени и сказке
снегопад укроет город.
В этом танце, в этой пляске
зарождается сюжет.
Только мысли, только мысли
вслед за снегом в танце кружат.
Вот они на миг зависли
над гигантским кораблём.
Исчезают очертанья.
Этот город уплывает,
сокращая расстоянья,
что встают меж нами днём.
14 ноября 2001 года
ПРЕОДОЛЕНИЕ РОБОСТИ
1.
Мы пили чай на кухне тесной,
а март стекал по стёклам вниз,
сосулькой брался за карниз
и замерзал.
Я нервно ёрзал
спиною к кухонной плите.
Минут тянулась канитель
как тайна.
Ты была прекрасней
всех слов, что мог я сочинить.
Темнело.
Их терялась нить
и я, надеюсь, не напрасно
"Маяк" транслировал нам вальс.
Я таял (не для всяких глаз).
Я таял и всё так же ёрзал.
Отставлен чайник был
и газ
мерцал загадочно и томно
на кухне маленькой и тёмной
готовой к встречам допоздна.
Она -
внимала нашим позам.
Я -
забывал слова, что в прозе,
и, убирая чуб со лба,
стихами тоже забывал.
2.
Девятым комом к горлу вал
подкатывал
и было зябко,
и день отчаливал скользя
как стайка "можно" и "нельзя".
И что-то предвещало слякоть…
Вращалась медленней Земля
в гармонии от ноты "Ля".
3.
Мелькали белыми стихами
снежинки шепотом в окне
и совершенно не стихали
слова, бурлящие во мне.
Зима сдаваться не хотела,
себя считая всех умней:
над городом плыла верхами,
и вечер люстры зажигал…
Махали ангелы крылами
и проносились между нами.
И мир вдруг сделался так мал,
что я невольно застонал.
И стало вдруг темно и снежно.
В каких-то несколько минут
заклокотала в горле нежность,
а ты
зевнула безмятежно.
День
окончательно сморгнул.
Я выдохнул и
утонул.
4.
Секунда, две, четыре, семь…
Я б с удовольствием присел.
На девять
просто бы упал -
всё было б даже не в дурмане...
Я словно на большом экране
трагикомедию играл:
цветок герани обрывал,
робея как не по науке.
Сказать вновь многое хотел,
краснея молча в темноте,
но только мог,
что прятать руки
5.
Мне снова захотелось чаю:
он планомерно закипал,
а с неба сыпалась крупа
и ты, как будто изучала
случайно линию ногтей.
Я продолжал ругать не те
слова,
что всё не получались,
и сам, как чайник, закипал,
не сознавая, как устал,
и как заждался…
Быть пружиной
мне надоело.
Быть бы живу…
Ты вздрогнула и я спросил:
"Ты не замерзла?"
И несмело
Ко мне ты на колени села
и руки я перекрестил.
Ты - не сказала: "Отпусти..."
6.
Свисток свистел не уставая,
как будто кто-то уезжал.
Я не сидел и не лежал.
Одновременно был и не был.
Возможно, что я сам жужжал.
Двенадцать,
право,
неужели?
Тринадцать -
и теперь "уже ль"
вальс, вечер, головокруже...
Межа всё уже,
уже,
уже...
Дыханье.
Шепот:
"Ну же!.. Ну же!.."
И не нужны стихи...
Уже
я не пишу про неглиже.
Я лишь краснея их читаю,
а снег последний отлетает,
дорогу, уступив весне
и не мешая мне краснеть.
Назад
